Наталья Леонидовна Трауберг
Целебная радость
Открываем наш раздел рецензий отзывом на сравнительно давнюю, но, на наш взгляд, недооцененную книгу Елены Георгиевны Рабинович "Риторика повседневности" (Изд-во Ивана Лимбаха, 2000). Выдающийся переводчик Наталья Леонидовна Трауберг написала рецензию на эту книгу несколько лет назад, но смогла опубликовать ее только недавно в журнале "Истина и Жизнь", где из номера в номер печатаются ее записки "Сама жизнь". В контексте этих рассказов "о чудесах" (как определяет сам автор) рецензия превратилась в гимн филологии, которую не удалось задушить в советское время.
С любезного разрешения Натальи Леонидовны републикуем здесь этот прекрасный текст о превосходной книге.
Однажды мне пришлось отбирать для Антибукеровской премии то, что называют теперь non fiction. Хороших, даже блестящих статей и книг оказалось намного больше, чем можно было подумать, и отобрать оказалось нелегко. При этом одно явление огорчало, другое — очень радовало: авторы чаще всего не слишком щадили ближних; зато, без всяких сомнений, произошло чудо — ни язык, ни способность к мысли изничтожить не удалось.
Если бы я выбирала в прошлом году, затруднений бы не было: "Риторика повседневности" Елены Георгиевны Рабинович. Трудно передать, какая это хорошая книга, лучше её прочитать. Оказывается, блистательные игры, легко обретающие развязность, — далеко не единственная альтернатива осточертевшим и косноязычным прописям*. Собственно, чему тут удивляться? Можно было предвидеть, что филологию, любовь к слову, так просто не убьёшь.
Убивали её прямо на моих глазах, в Ленинградском университете, начиная с 1948 года, хотя летом или осенью 1947-го Ефим Григорьевич Эткинд уже купил для Жирмунских, у которых родилась дочь, гуттаперчевого попугая — мы думали, ещё можно смеяться над тем, что Виктора Максимовича назвали "попугаем Веселовского". В 1948– 1949-м смеяться бы не захотелось, да и действия стали пострашнее. Владимир Яковлевич Пропп, если не ошибаюсь, преподавал немецкий язык, Владимир Фёдорович Шишмарёв, хотя и возглавлял по-прежнему нашу кафедру, в университет старался не ходить; братьев Гуковских посадили, а кафедру классической филологии, где работали Ольга Михайловна Фрейденберг, Яков Маркович Боровский и молодые их ученики, ругали без всякого перерыва, не говоря о том, что её уже не возглавлял Иосиф Моисеевич Тронский.
История (которой филологов учили, словно и не разделился историко-филологический факультет) тоже не процветала, а медиевистику просто отменили. Собственно, по печальным, но в данном случае и промыслительным причинам сохранились одни исследователи Древней Руси; их настолько оставили в покое, что Лёва Дмитриев занимался житием Михаила Клопского (его и называли "Клопский"). Да ещё, совсем уж чудом, Юрий Михайлович Лотман укрылся в Тарту.
Однако события эти для многих — "отдалённей, чем Пушкин". Медиевистика воскресла едва ли не трудами одного человека, Арона Яковлевича Гуревича, и с лёгкостью перекинулась на точно ту романо-германскую филологию, которой начал нас учить Владимир Фёдорович Шишмарёв. Среди классиков появились такой филолог-миссионер, как Сергей Сергеевич Аверинцев, и просто великий филолог, Михаил Леонович Гаспаров.
Прочитав книгу, о которой я сейчас пишу, я сразу подумала именно о нём — и тут же узнала, что Елена Георгиевна его ученица. Вот это именно и важно; человек поразительного таланта может появиться и даже проявиться при самых неудобных обстоятельствах, как появляются святые во время любых гонений. Что говорить, книга о риторике повседневности — очень талантлива, но она спокойна, скромна, нормальна, словно как была филология, так и есть.
Начинает Елена Георгиевна статьёй о советской речи. Зоркость её и тонкость исследования поистине совершенны. Однако чуть ли не важнее то, что она легко сочетает полное, просто рефлекторное неприятие советских дикостей с вежливостью и бесстрастием в лучшем смысле этого слова. Значит, можно не пользоваться тем же оружием, что твой противник. О, если бы это переняли наши журналисты, что там — хоть учёные!
Дальше что ни статья, то открытие, в самом меньшем случае — тончайшее наблюдение. Их много, но книгу оставить невозможно. Последняя статья побудила меня вспомнить притчу (быль, конечно) из первых университетских лет, ещё до "попугаев". Один молодой классик читал доклад, мы слушали, и кто-то из студентов спросил сидящего тут же Виктора Максимовича: "А он сам это открыл?", на что тот удивлённо ответил: "Помилуйте, это было бы эпохально!" Елена Георгиевна с редкой обстоятельностью разбирает, что же имел в виду Аристотель под катарсисом, совершенно изменяет давно сложившиеся представления — но сдержанно, сухо, тихо, словно ничего эпохального здесь нет. Вот это уже не штучные сенсации, а филология, самый её воздух.
Последняя статья называется "Безвредная радость". Можно было бы сказать, что книга о риторике повседневности — радость целительная, или целебная, или, если мы стремимся к полной корректности, хотя бы полезная. Молодым — по одним причинам, старым — по другим хорошо убедиться, что мудрость, скромность, свобода и есть настоящая жизнь, приобщиться к которой мешаем себе только мы сами.
P. S. Почему-то этот невинный очерк не напечатали даже в тех журналах, где я вхожу в редсовет. Действительно почему-то — я не знаю причины. Это не "качество", брали и похуже. Может быть, он слишком хвалебный, точнее — нет в нём животворящего гнева, который теперь так любят.
* Частная радость для англистов — статья о языке наших английских учебников, достойная и Оруэлла, и Вудхауза (которые, кстати, любили и почитали друг друга).
(Прим. Н.Т.)
|
Сайт создан в системе
uCoz